Заря заряница красная девица молитва

EzoBox.ru Библиотека эзотерики

Возьми бессонницу, безугомонницу,

Звезда-звездица, утренняя заря Маремьяна,

Дай рабу Божьему, младенцу (имя), сон,

Завистные, радостные, урочные,

Вам в белом теле не бывать.

Как эта матица с потолочинами

Никогда не кричит, не ревет,

Так и сам ребеночек спал бы и молчал,

Никогда не кричал, не ревел.

Вот тебе прялка, кудешка и веретешко,

Чтобы ребенок не плакал без причины

Придите и посмотрите на моего младенца.

Он ночь не ночевал, он рот не закрывал.

Дайте ему сна, спокою среди белого дня,

Утром рано, вечером поздно

Во все дни недели Господней:

В воскресенье быть в покое.

Господи, помоги, Господи, благослови.

Каждое вставай на свое место.

Заговор от детского плача

Ревушки-плакунюшки, идите на воду,

Вода в землю: земля слезы возьмет,

Рев у младенца уймет, чтобы век не бывало,

Дай сон и покой на день и ночь (имя).

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

От закатного реву избавиться.

Как кротка и смирна Божия милость.

Беспокойства от Дитя не знала.

Так бы и мое дитя не плакало,

Не страдало, не закатывалось,

Ф. И. Буслаев в своей знаменитой речи о народной поэзии в древнерусской литературе, произнесенной в 1858 г., подчеркнул, что: Ясное и полное уразумение основных начал нашей народно­сти есть едва ли не самый сущес

«Заря-заряница, красная девица, утренняя Ирина, Дарья полуденная, придите, возьмите денный крик и полуденный полукрик, отнесите его в темные леса, в далекие края, за синие моря. »

(Балашовский уезд, Саратовская губ.)

«Заря-заряница, Красная девица, возьми ты криксу рабе (имя) и ден­ную, и ночную, и полуночную, и полуденную. Спокой и смиренство дай. »

(Орловский уезд, Орловская губ.)

«Зоря-зоряница! Возьми бессонницу, безугомонницу, а дай нам сон-уго­мон»

(с. Холмогоры, Архангльская губ.) 67

Но вот перед нами заговор, записанный И. Б. Тепловой в 1996 году в деревне Полна Псковской области у Надежды Ильиничны Кара­севой:

«Заря-заряница, красная девица,

Возьми свои ночницы

От раба, младенца (имя рек)

Отдай сон, дрему, доброе здоровье» 68 .

Все эти заговоры произносятся на вечерней заре, перед наступ­лением ночи, в полной уверенности в том, что именно заря может спра­виться с ночными страхами, с бессонницей, с «криками и полукрика­ми». Интересно еще и то, что заря в заговорах часто выполняет функцию пояса:

«. с восточной стороны текут ключи огненные; возсияли ключи золотом. в тех ключах я умываюсь и Господнею пеленою утираюсь. подпояшусь я белою зарею, покрываюсь медным небом; потыкаюсь частыми звезда­ми; ограждаюсь железным тыном, покрываюсь нетленною ризою от земли до неба. ».

Этот заговор, как сообщает Л.Н.Майков, был записан «от ста­рухи-раскольницы» в 60-х годах XIX века в Саратовской губ. А.Леопольдовым 69 . То же самое мы видим в заговоре из деревни Сура, Пинежскогоуезда, Архангельской губ., записанном писарем Г.Хромцовым в 70-х годах XIX века:

«Стану я, раб Божий, и благословесь и пойду перекрестесь, пойду по матери по сырой земли, небом покроюсь, зарею подпояшусь, звезда­ми обтыцусь. » 70 .

И, наконец, заговор, извлеченный из судного дела 1666 года П. Савваитовым:

«. умоюсь утреннею росою и зорею светлою, утруся красным солнцем, подпояшуся светлым месяцем, отычуся мелкими частыми звездами, покроюся меденным небом. » 71 .

И хотя в последнем из приведенных заговоров зарею не подпоя­сываются, а умываются, но она все равно присутствует в этом действе, наравне со звездами, месяцем, солнцем и небом. Возвращаясь же к сим­волике пояса, заметим, что в ведической традиции пояс – это «боги­ня-сестра, священная повязка», которая «оставив дурные слова, очищая человека как очиститель, одевается силой вдоха и выдоха, мощью». Индийский исследователь Р.Б.Пандей пишет: «Пояс считается доче­рью веры (шраддхи) и сестрой мудрецов» (курсив мой. – С.Ж.) 72 . Кроме того, он отождествляется с пуповиной, которая соединяет че­ловека с его прапредками – небесными мудрецами 73 . Об этом свиде­тельствует один из гимнов Ригведы, в котором брахман Трита (что зна­чит – Третий) говорит: «От земли до семи лучистых пуповина моя восходит», – имея в виду свое родство с семью звездами Большой Медведицы – прапредками арьев 74 . Таким образом то, что заря в рус­ских народных заговорах выполняет функции пояса и очищает челове­ка, находит полные аналогии в древних ведических текстах. Причем, она всегда «красная девица» и, судя по гимнам Ригведы, сестра семи звезд Большой Медведицы, самого почитаемого созвездия индоевропейской древности. Поэтому в сказке А.С.Пушкина Царевна не может быть женой ни одному из семи богатырей – они ее братья. И спит она сном, похожим на смерть, не где-нибудь, а в хрустальном гробе, находя­щемся в пещере в горе. Вспомним, что ведическая богиня зари Ушас тоже проводит зиму в «твердыне на горе». Судя по всему, в сказке А.С. Пушкина хрустальный гроб – символ холода и льда, ведь общеиз­вестно, что в древности и средневековье хрусталь действительно счита­ли окаменевшим льдом. Кроме того, в одном из заговоров, записанных в середине XIX века в Тобольской губ., говорится, что за морем, за го­рами, «из ледяной лужи течет ледян змей и пожирает он чистое серебро и красное золото» 75 . Здесь, наверное, стоит вспомнить, что заря и у индоиранцев, и у славян всегда ассоциируется с золотом. Таким обра­зом, мы можем сделать вывод, что и для «сказки о мертвой Царевне и семи богатырях» А.С.Пушкин имел прекрасный прототип, сохранив­ший архаический мифологический сюжет, с которым поэт обошелся также чутко и бережно, как и с предыдущим сказочным первоисточни­ком. Надо отметить, что и в сказке «О мертвой Царевне» А.С.Пуш­кин, судя по всему, также пользовался бытовавшими в его время заго­ворами. Например: царица в сказке обращается к зеркальцу и говорит:

«Я ль на свете всех милее,

Всех румяней и белее?».

Но вот перед нами текст заговора «Слова девицам на почет от молодцов», записанный Н. Виноградовым в начале XX века в Петроза­водском уезде Олонецкой губернии:

«А и пусть я, раба Божия (имя рек), буду краше красного солнышка, белей светлого месяца, румяней зари утренней и зари вечерней, краше всего света белого, всего миру православного» 76 .

В сказке А.С. Пушкина в приданое за Царевной дают «семь тор­говых городов», но вот слова зарайской свадебной песни, записанной в 1846 году:

«Слушайте бояре, что я вас сговорю

Сулил-то мне батюшка семь городов. » 77 .

И, наконец, в народных заговорах зафиксирована возможность навести на девицу порчу при помощи яблока. В середине XIX века Л.Н.Майковым во Владимирской губернии был записан текст, кото­рый произносился «в самую полночь», на кислое яблоко. Творящий за­говор (правда, «на присуху девок») произносил настолько страшные и жестокие слова, что ничего хорошего девицам это не сулило 78 . Поэтому нет ничего удивительного в том, что в сказке Царевна погибает, отку­сив кусочек яблока, отравленного или заговоренного.

«Стану я, рабица Анна,

Из дверей в двери

Из варот в вароты,

В васток, в васточнаю сторану,

Сия матушка булатная,

И перья, и хвост, и чешуя.

Ни хади на моря,

Ни глытай марскую пену,

Пайдем к рабе Божьей, к Анютки.

Все испуги, все перепалуги,

С черных бровей,

С магучих плячей,

С сямидесяти паджилкыв» 84 .

Щука русских заговоров, судя по всему, имеет непосредственное отношение к реке вечности – небесному потоку (Млечному Пути или Молочной реке – кисельным берегам русских народных сказок). Эта золотая, булатная или белая Щука соотносится с Морем-океаном, Ос­тровом Буяном и Алатырь-камнем сакрального пространства «того све­та», и именно она – прототип той самой золотой рыбы, которая спо­собна выполнить все желания вздорной старухи. Все, кроме одного: она не может сделать ее бессмертной, так как нет бессмертия в преходя­щем мире, а ведь именно это и предполагается последним желанием но­воявленной царицы. Таким образом, можно предположить, что не толь­ко сказка братьев Гримм, но и русский народный мифо-поэтический материал, русские сказки, заговоры, песни могли стать основой сюже­та «Сказки о рыбаке и рыбке» А.С.Пушкина. Как, впрочем, и после­дней из рассматриваемых нами сказок – «Сказки о золотом петушке», которую В. Я. Пропп возводит к сюжету В. Ирвинга («Сказка об арабском звездочете») 92 . Вполне возможно, что именно такой прототип имел место в данном случае, однако, надо заметить, что у гениального рус­ского поэта, прекрасно ориентировавшегося в русском фольклорном ма­териале, должны были быть какие-то особые резоны, чтобы использо­вать сюжет В. Ирвинга. Возможно, в нашей сказочной традиции было нечто, похожее на «Сказку об арабском звездочете», ведь не случайно у пушкинского текста другое название – «Сказка о золотом петушке». В 70-х годах XIX века на Кур-острове Холмогорского уезда Архангельс­кой губернии помощником миссионера Батраковым был записан сле­дующий текст заговора: «Станет раб Божий (имя рек) благословесь и пойдет перекрестесь, из избы дверьми, из двора воротами и станет под восточную сторону, и заглянет за тридевять земель и за три­девять морей. Там есть вылетает злат петух, садится на голову и на темя, порхат и выпорхает у раба Божьего (имя рек) золотым своим крыльем и золотыма своими коктями вси грыжи и грыжухи, родовы и напускные, уросны и прикосны, улетает у раба Божьего (имя рек) из головы и с темени; он уносит в золотых своих коктях и в золотом своем крыльи все грыжи и грыжухи. улетает за тридевять земель и за триде­вять морей. В том синем море есть лютая змея, отдавает злат петух той лютой змеи из своих золотых коктей вси грыжи и грыжухи, та лю­тая приедает и прижирает, тем сыта пребывает. » 93 . В этом старинном заговоре «злат петух» прилетает с восточной стороны, из-за тридевяти земель и тридевяти морей и выполняет важную охранитель­ную функцию – он из темени у больного вынимает все болезни и при­рожденные, и привнесенные. Но сам он их не уничтожает, а относит вновь за тридевять земель и тридевять морей лютой змее, которая их пожирает и тем сыта бывает. «Лютая змея» этого заговора помещена в сакральное пространство «того света», которое маркируют такие объек­ты, как: «море Океан», «остров Буян», «дуб-стародуб», «Алатырь-ка­мень». Например: «На море Окиане, на острове Буяне, стоит дуб ни наг, ни одет, под тем дубом стоит липовый куст, под тем липовым кустом лежит златой камень, на том камне лежит руно черное, на том руне ле­жит инорокая змея Гарафена» 94 . Мы уже отмечали, что «Лютая змея» русских зговоров зачастую ассоциируется или находится в родстве с «красной девицей». Так, в одном из них говорится, что «на море Оки­ане, на острове Кургане стоит сыр дуб, подтем дубом стоит кровать, на той кровати лежит девица, змеина сестрица» или: «. в синем море Океане белый камень, и от того белого камня выходит красная деви­ца и приходит к тому рабу Божию (имя рек), и вынимает у того раба Божия с пупа грыжу, из-под пупа грыжу, и покладывает на шелкову лен­ту, и сносит к сырому дубу. » 95 . Но «белый камень» или «камень Белороб» в заговорах находится «на море-океане, на Большом Буяне, под дубом-стародубом» и именно на этом камне сидит «змея Скоропея». Ранее было отмечено, что способность змеи превращаться в сверхъес­тественную красавицу и наоборот – прекрасной женщины в змею – один из распротраненных сюжетов славянских сказок вообще и русских народных в частности. «Золотой петушок» и «змея-девица», помещенные на «восточной стороне» в сакральном пространстве «моря-Океа­на» и «острова Буяна», соотнесенные со священным дубом или камнем Алатырем, тесно взаимосвязанные друг с другом в русской народ­ной заговорной традиции, являются таковыми и в «Сказке о золотом петушке» А.С.Пушкина. Здесь, как и в заговоре, действие происходит «негде, в тридевятом царстве». Царь, герой сказки, носит имя Додон, а мы уже отмечали ранее, что слова «дон» и «дно» – родные братья и связаны с понятием «водные глубины». Царю Додону «мудрец, звездо­чет и скопец» приносит золотого петушка. Уже то, что звездочет-ско­пец, то есть мужская природа в нем убита, ставит его в положение су­щества среднего рода, чего-то промежуточного между тем и этим миром, некоего абстрактного начала. Опрометчивое обещание Додона выпол­нить первую волю мудреца, как свою, уже предвещает трагическую раз­вязку. Царь, в силу своей вознесенности над остальными людьми – его подданными, даже не задумывается над возможностью такой ситуации, когда он не сможет выполнить свое обещание. Такой сюжетный ход хо­рошо известен русским народным сказкам, достаточно вспомнить самонадеянного царя, который пообещал водяному отдать то, чего он дома не знал, а отдавать пришлось собственного сына. Царь Додон в «Сказ­ке о золотом петушке» теряет все. Сначала он платит свой долг за пра­во «царствовать, лежа на боку» (что недопустимо для царя, то есть во­ина) жизнями своих сыновей. И здесь А.С.Пушкин обращается именно к русской обрядовой практике, подчеркивая, что, как от первого, так и от второго войска не было вестей по восемь дней. Именно на девятый день царь отправляет второе войско, именно на девятый день он ухо­дит в поход с третьи войском, именно на девятый день он приходит в долину, где стоит шатер Шамаханской царицы, и лежат его убитые сы­новья. Мы знаем, что в русской поминальной обрядности первые по­минки после похоронных, как правило, проводят на девятый день. О том, что эта традиция казалась западноевропейцам странной, свидетель­ствуют слова одного из иностранцев, описывавших быт и нравы на Руси в первой половине XVII века. Он писал о поминках: «Они пользуются для этой цели третьим, девятым и двадцатым днями: однако по­чему они берут именно эти, а не иные какие-либо дни, о том я ничего не мог узнать до сих пор у русских. » 96 . Для объяснения этой традиции достаточно обратиться к древним арийским представлениям, согласно которым со дня кремации до девятого дня тело умершего восстанав­ливается в новом качестве, и в девятый день «все тело покойного счи­талось воссозданным» 97 . Итак, после того, как и второе войско не дало о себе никаких вестей, на девятый день сам Додон ведет свое войско на восток:

«Войска идут день и ночь;

Им становится невмочь.

Ни побоища, ни стана,

Ни надгробного кургана

Не встречает царь Додон.

«Что за чудо?» – мыслит он.

Вот восьмой уж день проходит,

Войско в горы царь приводит».

На девятый день войско царя Додона приходит в долину « промеж высоких гор», где «все в безмолвии чудесном». Вспомним «Руслана и Людмилу» и ту долину, в которую направляется за «живою и мертвою водой» волшебник Финн. Она также находится «за дальней цепью ди­ких гор», где:

«Кругом все тихо, ветры спят, Прохлада вешняя не веет, Столетни сосны не шумят, Не вьются птицы, лань не смеет, В жар летний пить из тайных вод».

В «Руслане и Людмиле» эту долину сторожит «чета духов с начала мира, безмолвная на лоне мира». Два духа – дух жизни и дух смерти, светлое и темное начало, символ добра и зла. Что же мы видим в «сказке о золотом петушке»? Туже самую безмолвную долину и шатер с девицей, «Шамаханской Царицей», которая «вся сияя, как заря, тихо встретила царя». Заглянув ей в очи, царь Додон умолк и «за­был он перед ней смерть обоих сыновей». Ситуация противоестествен­ная в любом другом месте, но только не здесь, не в этой «долине между гор», где царя встречает прекрасная дева-змея. Именно змеиную при­роду Шамаханской царицы подчеркивает поэт, говоря о том, что, загля­нув ей в очи, можно стать зачарованным настолько, чтобы все забыть, даже смерть детей. Ведь целую неделю возле трупов своих сыновей:

«Покорясь ей безусловно,

Пировал у ней Додон».

И, наконец, финал. Звездочет и мудрец, «весь, как лебедь, по­седелый», требует от Додона выполнения данного когда-то обещания:

«Помнишь, за мою услугу

Обещал ты мне, как другу,

Волю первую мою

Ты исполнить, как свою?

Подари ты мне девицу,

Заметим здесь, что сравнение мудреца с «лебедем поседелым» тоже, судя по всему, не случайно. Возможно, объяснением ему может быть следующий текст заговора, записанный в начале XX века в Петро­заводском уезде Олонецкой губернии Н. Виноградовым: «. В Окияне-море пуп морской; на том морском пупе – белый камень Олатырь; на белом камне Олатыре сидит белая птица. Летала та белая птица по городам и пригородам, по селам и приселкам, по деревням и придеревням; залетала тая белая птица к рабу Божиему (или рабе Божи-ей) (имя рек) и садилась на буйную голову, на самое тимя; же­лезным носом выклевывала, булатными когтями выцарапывала, белыми крыльями отмахивала призоры и наговоры, и всякую немочь за синее море, под белый камень, под морской пуп» 98 . Но именно там, на бе­лом «Латырь камне» посреди моря-окиана, «стоит столб от земли до неба огненный», а «подтем столбом лежит змея жгуча, опалюча», как утверждает один из пинежских заговоров, записанный П. А. Ивановым в середине XIX века 99 . «Белый лебедь» или «злат петух» выполняют одну и ту же работу в заговорах – или тот, или другой относят ношу болезней, невзгод и т.д. на съедение «змее лютой». Вероятно, не слу­чайно имя царя в «Сказке о золотом петушке» – Додон – так близко к имени героя «Сказки о Царе Салтане» – Гвидон. Ситуация выбора, в которой оказываются и тот, и другой, в целом очень похожа. Гвидон вы­бирает из «двух духов» светлое начало – Лебедь Белую и убивает кор­шуна – символ и средоточие зла. Додон тоже делает свой выбор – он убивает Белого Лебедя – Мудреца и отдает себя силам зла в образе Шамаханской Царицы. Но расправу творит не она, а «золотой пету­шок», который садится на темя царю и клюет его в голову. Вспомним еще раз текст старинного поморского заговора, где «злат петух садится к рабу Божьему на голову, на темя» и выклевывает, а потом и уносит к «змее лютой» все дурное, что есть в человеке. Но весь ужас положения царя Додона в том и заключается, что в нем нет ничего хорошего, поэтому для него подобная процедура очищения равнозначна смерти.

И вновь в этой сказке А.С.Пушкина, как и в «Сказке о царе Сал­тане», мы встречаем древнюю, восходящую еще к общеиндоевропейской мифологии, идею трех вселенских начал: чистоты, святости, муд­рости – белого; желания, страсти, действия – красного или золотого; незнания, инерции, злобы, разрушения, тьмы – черного. Причем, мысль эта высказывается почти открытым текстом: через желание, действие, которое ассоциируется с красным цветом или золотом, можно прийти либо к знанию, покою, святости, либо к незнанию, мраку, разрушению. Именно таковы здесь «белый, словно лебедь поседелый» звездочет и мудрец, отрешенный от суетности мира, – некий дух покоя и знания, абстрактное «оно»; золотой или красный (что в народной символике цвета одно и то же) петух – символ действия, и, наконец, черная сила – символ тьмы, злобы и смерти – Шамаханская царица, которая после смерти царя Додона «вдруг пропала, будто вовсе не бывало».