Молитва схимонаху максиму бузулукскому

Молитва схимонаху максиму бузулукскому

Старец Максим (Бузулукский)

В 1863 году в селе Ивановка Бузулукского уезда в бедной крестьянской семье у Георгия и Пелагии родился первенец. При крещении младенцу дали имя Матвей. С раннего детства Матвей любил посещать храм, смотреть на красивые иконы, слушать удивительное пение, и усердно молится. Когда Матвею исполнилось семь лет, он заболел оспой, после тяжёлого заболевания потерял зрение. Утешение мальчик находил только в молитве. Он верил, что Царица Небесная не оставит его. (Со временем по молитве он получил возможность передвигаться без посторонней помощи).

В 1886 году слепого двадцатитрехлетнего Матвея привезли в Спасо-Преображенский монастырь – и, усадив на паперти храма, оставили одного. Монахи отвели юношу к игумену. Вскоре в монастырской летописи появилась запись: 28 июля 1886 года по увольнительному свидетельству поступил Матвей Пелепцов.

В обители юношу научили печь хлеб, звонить в колокола. 15/28 мая 1896 года послушник Матвей был пострижен в рясофор. Постриг в мантию был совершен 15 (28) августа 1908 года, его нарекли Макарием. За детскую кротость и простоту люди любили слепого монаха. К нему приходили верующие из окрестных сёл со своими нуждами, получив духовный совет, утешение, часто возвращались поблагодарить за молитвенную поддержку. Вскоре верующие стали замечать, что по молитвам праведника исцеляются тяжелобольные, из уст в уста передавались рассказы о том, что его предсказания сбываются.

Из воспоминаний Александры Рябовой: «Старшие дети у моей мамы (Евдокии Мрякиной) все умирали, четверо умерли, и пятая девочка тоже была при смерти. Свекровь и говорит маме: «А ты помолись Божией Матери и Спасителю, Господь помилует и пошлет ей жизнь». И мама так молилась усердно, со слезами: «Оставь мне ее хоть до четырнадцати лет, чтоб я на нее посмотрела, порадовалась. » И Тамара осталась жива, но стала плакать. Не дает покоя никому. Уж они поехали к профессору. Профессор определил, что у нее порок сердца. Лечению не поддается. Тогда решили: давай поедем к монаху Макарию. Пришли к нему первый раз, ни мама его, ни он маму не знает. Но встретил как знакомую:

– А, Евдокия приехала! Ну, проходи, проходи! Ты молилась, чтоб тебе Господь оставил дочку. – он сам ей все сказал, с чем она пришла. – Ну ладно, что Господь тебе мысль дал просить, чтобы она дожила до четырнадцати лет. Ничего, она девочка хорошая, Богоугодная.

– Батюшка, а почему же она плачет?

– Почему плачет! Это ее душа плачет, потому что она не сподобилась в младенческом возрасте умереть. Ей ангельский чин был бы. Вот поэтому она плачет.

После этой поездки Томочка плакать перестала, но была очень слабенькой и болезненной. Росла она как монашка. Такая замкнутая, все время читала или пела духовные песни. Монашки к нам приходили, пели с ней. У нее силы не было, и училась она всего один или два года. Умерла она в 1928 году, в 14 лет. На похороны пришло много монашек, пели. Хоронили с большим почетом, с выносом – крест и иконы несли перед гробом. И все священники были на поминках. »

В схиму монах Макарий был облечен в 1920 году, его нарекли Максимом. В Первую мировую войну многие приходили к прозорливому старцу, чтобы узнать – жив ли муж, сын или брат, взятый на войну. Приведем несколько свидетельств:

Ольга Муромова пришла в келью старца вместе с мамой, тревожившейся о муже, – от него давно не было вестей. Старец встретил их, как знакомых, назвал по имени и пригласил попить чаю, позже предложил отстоять позднюю Литургию и вечерню, После службы он начал пересказывать рассказ, одного солдата, о том какие бои были страшные, пули летели, свистели, шапку задели, а его вот не убили. Прошло несколько дней, и от отца Ольги пришло письмо, слово в слово повторяющее рассказ старца. Вскоре отец Ольги вернулся.

Одна молодая женщина, Анна, семь лет не получала писем от мужа Степана. Старший брат мужа со своей женой решили поехать за советом к прозорливому старцу. По дороге сломалась оглобля, деверь, налаживая телегу, ругался. Приехали в монастырь, заходят в келью, а старец обращается к нему со словами: «Семен, а Семен, что ты ругал меня? Разве я звал вас к себе? Вы по своей воле приехали». Семен, встал перед прозорливым старцем на колени и слезно покаялся. Старец от души простил его, ласково побеседовал обо всем, прощаясь, просил передать Анне, чтобы она ждала мужа, никуда не уходила из его семьи. «Мы помолимся за воина Стефана, через колокольный звон отслужим молебен, и он сбежит из плена». И вскоре пришло долгожданное письмо, а следом и сам Степан приехал. Из воспоминаний Степана: «Жили там, забыли всех. И вдруг вспомнил. Не могу найти себе места, вспомнил все травки. Вспомнил, как дома птицы поют, как благоухает лес. Пошел на гумно, поймал самого сильного жеребца – и ускакал через границу, никто и не окликнул, не остановил. Каким-то чудом проскакал, как будто перенесли меня под Божьим покровом».

Приведем рассказ инокини Александры, о чудесном случае, который произошёл с ее племянницей, по молитвам старца Максима: «Раба Божия Евдокия жила неподалеку от Бузулука, и старалась хотя бы раз в месяц да навестить глубоко чтимого старца. Всякий раз она приносила в монастырь собственноручно испеченный свежий хлеб. Однажды схимонах Максим усадил ее рядом с собой на скамеечке и стал беседовать с нею. Не уходить бы – да время близилось к вечеру, а ведь ей надо было идти километров сорок! Несколько раз Евдокия пыталась откланяться и благословиться в дорогу: «Батюшка, я пойду, у меня ведь хозяйство, нужно скотину встретить, убрать. » Но схимонах Максим не спешил с благословением: «Успеешь, дорогая моя, управишься, все поделаешь», – отвечал он, придерживая ее за руку. Что было потом, как завершилась затянувшаяся беседа – и как смогла она еще до заката солнца оказаться дома, – Евдокия напрочь не помнила. Все это словно изгладилось из ее памяти. Остановилось время – и Евдокия увидела, что подходит к своему домику, и по дороге гонят коров. Как и обещал ей старец, Евдокия успела переделать еще засветло все домашние дела. «Дивны дела Твои, Господи, по молитвам святого угодника Твоего!» – подумала Евдокия.

Из воспоминаний Александры М. Пешковой: «Двоюродная сестра моей бабушки Анастасия Ивановна всегда с ним советовалась. Они очень бедно жили. Пришла к старцу со своей печалью, и он велел ей попросить денег у одного богатого человека. А потом, говорит, ты еще и сама деньги найдешь – в земле, у сарая. Назвал приблизительно место, где копать. И вот она рыла, рыла. И действительно нашла деньги в указанном месте. На эти деньги, взятые в долг и найденные, она сумела открыть свое небольшое дело, стала печь на продажу хлеб. Калачи у нее были самые лучшие в городе. А старец ей говорил: «Ты на завтра не затевай много хлеба, не продашь». Она иной раз заспорит: «Ну, как же так, это мало будет, нам деньги нужны». Затеет больше теста, напечет хлеба – и продаст точно столько, сколько ей батюшка говорил».

Из воспоминаний схимонахини Софии: « Моя мама очень печалилась о пропавшем сыне. Ушел он в армию, и три года от него никакой весточки не было. Сколько слез пролила. А инокиня София и предложила ей пойти к схимонаху Максиму. Мама идет, а сама думает про старца: «Да что он знает? Только живот наел, да и все. » Пришли к отцу Максиму, мама стала рассказывать о своей беде, спросила, как хоть молиться за сына – за здравие или уж за упокой. А отец Максим только и сказал: «Да что я знаю, только живот наел, да и все». Тут-то мама ему в ноги и бухнулась: «Прости, батюшка! Это я так про тебя подумала». Отец Максим сказал ей: молись о здравии. Вот по его и по маминым молитвам брат вернулся из армии живой и здоровый».

Из воспоминаний Зои: « Моя прабабушка Настя со своим сынишкой Ильёй ездили к старцу Максиму в Бузулук в монастырь. Илья был ещё маленький. Ходил он по лавке, упал, у него стал расти горб. Съездили они в монастырь к отцу Максиму, и горб исчез. А бабушка Дуня – ездила несколько раз. И старец всегда читал её мысли: она подумает, а он сразу выскажет».

Из воспоминаний монахини Магдалины: « Отец Максим, будучи совсем слепым, уверенно ходил везде. Духовным чадом о. Максима был Пётр Я. Царёв (1901-1970), в монашестве Николай. Он скорбел, что не может иметь возможности самостоятельно передвигаться по монастырю. О. Максим помолившись с отроком, утешил его: «Не плачь, молись Божией Матери, она не оставит нас. Как и у меня, у тебя будет голубенький шарик, куда он катится, иди туда, как он остановится – остановись». С тех пор о. Николай всегда благодарил Бога за чудесный дар.

После закрытие Преображенского монастыря, старец находился в четырехлетней ссылке в Казахстане. В 1933 году схимник вернулся в Самару, где прожил три года. Духовные чада купили ему небольшой дом в Бузулуке. (Только год и прожил в этом доме схимонах Максим вместе со своей сестрой Татьяной Георгиевной.) В одной из комнат старец молился день и ночь. Из воспоминаний М.П. Солоповой: « У него так был разработан позвоночник, что, кладя поклоны, о. Максим не сгибал колен, но касался головой земли».

В последний свой день на воле он попросил сестру приготовить ему чистую и крепкую одежду. Ночью их разбудил стук в дверь. Старец сказал: «За мной пришли. Таня, меня никуда не увезут. Я свои кости должен похоронить в Бузулуке. Сшейте мне большой мешок в две ряди и передайте». Незадолго до ареста старцу было открыто, что умрет он в келье монахини, об этом он рассказал сестре. (Последние дни своей жизни ему пришлось провести в пересыльной тюрьме, которая была устроена на месте разгромленного женского Тихвинского монастыря. Монашеские кельи были превращены в камеры для заключённых.)

Старца вместе с группой заключённых должны были отправить в Казань, но когда арестантов привезли на вокзал, при посадке начальник поезда, увидев слепого старца, сказал: « Хлопот с ним не оберёшься». Охранникам пришлось отвезти старца обратно в тюрьму. Так и сбылись слова старца, его оставили в пересыльной тюрьме, расположенной в Бузулуке.

На допросах старца жестоко избивали, но так и не заставили его признаться в контрреволюционной деятельности.

Как-то начальник тюрьмы пришел в камеру к схимонаху Максиму и стал умолять спасти его умирающую жену. Старец подал ему кружку: «Возьми этот чай, пусть попьет, и она у тебя выздоровеет». Начальник тюрьмы возразил: «Да эти помои тебе только что принесли. » Старец ответил: «А я их благословил». По молитвам старца жена начальника тюрьмы выздоровела.

Когда старец умер, а это произошло ночью, заключённые почувствовали благоухание. Начальник тюрьмы, узнав о случившемся, сказал: «Не простой, а святой человек умер». И распорядился похоронить старца по-христиански. Для старца Максима изготовили гроб (тогда как всех умерших заключённых хоронили без гробов) Разорвали пополам мешок, переданный сестрой старца, на одну половину положили тело, другой накрыли.

В эту же ночь в селе Ефимовка Параскеву Семыкину, духовную дочь старца, разбудил непонятный звук. Оказалось, что это разбилась бутылочка, стоявшая у образов, подарок старца. Параскева вспомнила, что старец предупреждал её: «Как умру, бутылочка разобьётся. Это будет тебе знак».

Незадолго до своей кончины старец сказал одному заключённому, который ухаживал за ним: «Это последние мои страдания. Я скоро умру. А тебя выпустят, но ты никому не говори, где моя могила. А то ведь люди будут ходить, а их из-за меня пересажают. Пройдет время, все успокоится – ты расскажешь обо всем и поставишь крест». Так и случилось, после смерти старца мужчина вышел из тюрьмы. Однажды во сне он увидел схимонаха Максима. Тот упрекнул его: «Ты что же забыл про меня!» Тогда он пришел в церковь, рассказал служителям о том, что рядом с храмом на старом кладбище похоронен схимонах Максим. На могилке поставили крест, а потом появилась и надпись: «Схимонах Максим. 1863 – 1937».

В 2000 году сёстры возрожденного Тихвинского монастыря привели могилу в порядок: сделали ограду, у металлического креста всегда теплится лампада. На могиле служатся панихиды, многие люди получают о исцеление от тяжких недугов. Приведём лишь одно из свидетельств: Жительница Бузулука Глухова О. И., много лет страдавшая базетовой болезнью, приехав на могилку старца, долго слёзно молилась, прося его молитвенной помощи. Женщина с трепетом взяла горсточку земли, с тем, чтобы платком с земелькой повязывать шею. В скором времени болезнь отступила.

«Схимонах Максим», Ольга Ларькина, Православная газета «Благовест», 2003 г .

Молитва схимонаху максиму бузулукскому

Хочу поведать Вам, об одном малоизвестном подвижнике,дочитав житие которого,Вы врят ли останитесь равнодушны.

Схимонах Максим Бузулукский.

. О слепом прозорливце-монахе знали не только в Бузулуке: в Спасо-Преображенский мужской монастырь к нему шли и ехали отовсюду. Диву давались, что нередко он встречал совершенно незнакомых людей так, словно знал их всегда, – называя по имени, сам говорил о том, что за беда привела их просить совета и молитв. Так было и с мамой Александры Александровны Рябовой, Евдокией Мрякиной.

– А, Евдокия приехала! Ну проходи, проходи! Ты молилась, чтоб тебе Господь оставил дочку. – он сам ей все сказал, с чем она пришла. – Ну ладно, что Господь тебе мысль дал просить, чтобы она дожила до четырнадцати лет. Ничего, она девочка хорошая, Богоугодная.

– Батюшка, а почему же она плачет?

– Почему плачет! Это ее душа плачет, потому что она не сподобилась в младенческом возрасте умереть. Ей ангельский чин был бы. Вот поэтому она плачет.

После этой поездки Томочка плакать перестала, но была очень слабенькой и болезненной. Росла она как монашка. Такая замкнутая, все время читала или пела духовные песни. Монашки к нам приходили, пели с ней. У нее силы не было, и училась она всего один или два года. Умерла она в 1928 году, в 14 лет. На похороны пришло много монашек, пели. Хоронили с большим почетом, с выносом – крест и иконы несли перед гробом. И все священники были на поминках.

А подвизающаяся в Тихвинском женском монастыре г. Бузулука схимонахиня София (еще недавно ее звали монахиней Елевферией, а в схиме нарекли дорогим именем инокини Софии, чью старость она покоила после разгрома монастыря) помнит случай, происшедший в ее семье:

– Моя мама очень печалилась о пропавшем сыне. Ушел он в армию, и три года от него никакой весточки не было. Сколько слез пролила. А инокиня София и предложила ей пойти к схимонаху Максиму. Мама идет, а сама думает про старца: “Да что он знает? Только живот наел, да и все. ” Пришли к отцу Максиму, мама стала рассказывать о своей беде, спросила, как хоть молиться за сына – за здравие или уж за упокой. А отец Максим только и сказал: “Да что я знаю, только живот наел, да и все”. Тут-то мама ему в ноги и бухнулась: “Прости, батюшка! Это я так про тебя подумала”. Отец Максим сказал ей: молись о здравии. Вот по его и по маминым молитвам брат вернулся из армии живой и здоровый.

Такая прозорливость поражала людей. Видели – Господь открывает ему самое сокровенное. Измлада Господь избрал его для духовной стези. Семилетний Матюша (фамилия его в разных документах приводится по-разному – где Пилипцов, где Филипцев, а в клировой ведомости Спасо-Преображенского монастыря – Пылыпцов) заболел оспой и ослеп. Все мирские пути были для него закрыты. В 1886 году двадцатитрехлетнего Матвея привезли в Спасо-Преображенский монастырь – и, усадив на паперти храма, оставили одного. Так началась его жизнь в обители – с горького осознания простой истины: в миру он больше не нужен. Старательный юноша научился печь хлеб и звонить в колокола, трудиться, насколько хватало сил. И молиться, молиться.

Неспешно текла монастырская жизнь, и лишь через девять лет Матвей стал послушником, а еще ровно через год, 15 (28 по новому стилю) мая 1896 года был пострижен в рясофор. Постриг в мантию был совершен 15 (28) августа 1908 года, новому монаху нарекли имя Макарий. К монаху Макарию и шли люди с неутешными скорбями. В схиму он был облечен уже в 1920 году, стал схимонахом Максимом.

В Первую мировую войну многие просили старца открыть, жив ли муж или брат, взятый на войну. Ольга Степановна Муромова пришла в келью старца вместе с мамой, тревожившейся о муже, – от него давно не было вестей. Отец Макарий встретил их, как знакомых, назвал по имени и пригласил попить чаю. А потом предложил отстоять позднюю Литургию и вечерню, помолиться. “Как же мама, такая больная, будет стоять?” – подумала Ольга Степановна. Но чашка чая из рук монаха подействовала лучше всякого лекарства, ей сразу полегчало. А отец Макарий начал говорить, что вот, мол, приехал с фронта один солдат и рассказывает, какие бои были страшные, пули летели, свистели, шапку задели, а его вот не убили. Прошло несколько дней, и от отца Ольги Степановны пришло письмо, слово в слово повторяющее рассказ старца, – будто тот каким-то чудом прочел его. Потом и сам отец приехал жив и невредим.

Одна молодая женщина, Анна, только успела выйти замуж, три месяца пожили – и мужа мобилизовали на фронт. И долгих семь лет от Степана не было ни письма, ни весточки. Что только не передумала его жена – уж жив ли он, и почему не дает о себе знать? Старший брат мужа со своей женой решили поехать за советом к отцу Макарию. И надо же было случиться – дорогой сломалась оглобля. Деверь налаживает телегу, а сам изругался весь. Кое-как приехали в монастырь. Заходят в келью, слова не успели молвить, а отец Макарий и говорит: “Семен, а Семен, что ты ругал меня? Разве я звал вас к себе? Вы по своей воле приехали”. Вот тут-то Семен и рухнул перед ним на колени, покаялся со слезами. Старец от души простил его, ласково побеседовал обо всем, что тяготило их семью. Прощаясь, просил передать Анне, чтобы она ждала мужа, никуда не уходила из его семьи. “Мы помолимся за воина Стефана, через колокольный звон отслужим молебен, и он сбежит из плена”. И вскоре пришло долгожданное письмо, а следом и сам Степан приехал. Рассказывает: “Жили там, забыли всех. И вдруг вспомнил. Не могу найти себе места, вспомнил все травки. Вспомнил, как дома птицы поют, как благоухает лес. Пошел на гумно, поймал самого сильного жеребца – и ускакал через границу, никто и не окликнул, не остановил. Каким-то чудом проскакал, как будто перенесли меня под Божьим покровом”.

И в мирные годы, и после революции кто только не стучался в двери его кельи! Девица, решающая, выходить ли замуж или идти в монастырь; мать, потерявшая надежду на излечение больного ребенка; женщина, измученная безпробудным пьянством мужа. И все находили у схимонаха Максима слово сострадания и горячую молитву. По его молитвам исцелялись недужные, люди избавлялись от самых тяжких бед и скорбей. И нередко становились очевидцами великих чудес.

Покойная инокиня Александра успела передать рассказ о дивном случае с ее племянницей. Раба Божия Евдокия жила неподалеку от Бузулука, и старалась хотя бы раз в месяц да навестить глубоко чтимого старца Максима и подвизавшихся вместе с ним в обители монахов. Всякий раз она приносила в монастырь собственноручно испеченный свежий хлеб. Однажды схимонах Максим усадил ее рядом с собой на скамеечке и стал беседовать с нею. Не уходить бы – да время близилось к вечеру, а ведь ей надо было идти километров сорок! Несколько раз Евдокия пыталась откланяться и благословиться в дорогу: “Батюшка, я пойду, у меня ведь хозяйство, нужно скотину встретить, убрать. ” Но схимонах Максим не спешил с благословением: “Успеешь, дорогая моя, управишься, все поделаешь”, – отвечал он, придерживая ее за руку. Что было потом, как завершилась затянувшаяся беседа – и как смогла она еще до заката солнца оказаться дома, – Евдокия напрочь не помнила. Все это словно изгладилось из ее памяти. Остановилось время – и Евдокия увидела, что подходит к своему домику, и по дороге гонят коров. Как и обещал ей старец, Евдокия успела переделать еще засветло все домашние дела. “Дивны дела Твои, Господи, по молитвам святого угодника Твоего!” – подумала Евдокия.

В роду у Алексеевых (по линии бабушки и мамы, уточняла Александра Михайловна Пешкова) тоже был свой молитвенник, монах Сергий, подвизавшийся в том же Преображенском монастыре. Он и к Преподобному Серафиму Саровскому еще при его жизни пешком ходил, и на Святую гору Афон, и в Иерусалим паломничал. Но с неизменной любовью и уважением говорил он о своем сомолитвеннике, никогда не совершавшем дальних паломнических странствий. И в трудных обстояниях шли за советом и молитвой не только к своему родственнику, но и – все чаще – к монаху Макарию, впоследствии схимонаху Максиму.

Рассказывает Александра Михайловна Пешкова (в девичестве Алексеева):

– Двоюродная сестра моей бабушки Анастасия Ивановна всегда с ним советовалась. Они очень бедно жили. Пришла к старцу со своей печалью, и он велел ей попросить денег у одного богатого человека. А потом, говорит, ты еще и сама деньги найдешь – в земле, у сарая. Назвал приблизительно место, где копать. С них, говорит, с этих денег земля будет сыпаться. И вот она рыла, рыла очень долго, никак не могла найти клад. Но она не теряла веры – и действительно нашла деньги в указанном месте. На эти деньги, взятые в долг и найденные, она сумела открыть свое небольшое дело, стала печь на продажу хлеб. Калачи у нее были самые лучшие в городе. А старец ей говорил: “Ты на завтра не затевай много хлеба, не продашь”. Она иной раз заспорит: “Ну как же так, это мало будет, нам деньги нужны”. Затеет больше теста, напечет хлеба – и продаст точно столько, сколько ей батюшка говорил. Ходила к старцу и мама, Александра (мы с ней тезки) Ивановна Алексеева. И хоть не мог он исцелить мою сестру Серафиму, болевшую девять лет, да и не стал тешить пустыми обещаниями. Сказал, чтобы готовили ее к другой жизни – вечной.

Сама Александра Михайловна еще девочкой ходила со своей бабушкой Матреной Семеновной в тюрьму к схимонаху Максиму:

– Я небольшая была – лет, наверное, семь или восемь. Бабушка возьмет меня за руку и пойдет. Как сейчас вижу дверь; помню, тамбур был деревянный – теперь-то ничего этого уже нет. Видеть отца Максима мы не могли. Бабушка просит, просит охранников взять узелочек с передачей, но никто не хотел брать: “Ну как мы можем – мы ведь туда даже не ходим, здесь все очень строго!” Она все-таки достанет узелочек – помню, белый узелок у нее был. И все упрашивает хоть как-нибудь передать его отцу Максиму. Два раза так вот я ходила к нему.

Но тюремное заточение было уже в последние дни земной его жизни. До этого – закрытие Преображенского монастыря, четырехлетняя ссылка в Казахстан. Оттуда схимник вернулся уже не в Бузулук, в Самару. Три года, с 1933 по 1936 год, прожил он в нашем городе – и, наверное, еще помнит кто-то слепого схимонаха Максима. Добрые люди купили ему домик в Бузулуке – подальше от губернских властей. Но не было тихих мест в стране, где официальной идеологией – по сути, религией – был воинствующий атеизм. Только год и прожил в этом домике схимонах Максим вместе со своей единственной сестрой Татьяной Георгиевной. Он знал о предстоящем страдании и прикровенно предупреждал своих близких. Одну свою знакомую из села Ефимовки попросил приехать на его похороны. Та удивилась: как же ей узнать о его смерти, ведь до Бузулука от них семьдесят километров. “Узнаешь! – ответил старец. – Как зазвенит в твоем доме бутылочка, так и приезжай!” В один сентябрьский день 1937 года в ее доме сама собой зазвенела бутылочка со святой водой. И женщина поехала хоронить старца. Пришла в его дом, но узнала, что еще весной его арестовали.

В последний свой день на воле он попросил сестру приготовить ему чистую и крепкую одежду. Надел ее и все спрашивал: “Пойдет так?” Приехавшую в гости племянницу Феклушу уговаривал остаться переночевать. Она отказалась: некому дома коров будет выгнать. А в полночь в дверь громко застучали. Он сказал: “За мной пришли”. И посетовал: “Вот, если бы Феклуша осталась, проводила бы меня, а теперь один пойду”. Простился с сестрой навсегда: “Таня, меня никуда не увезут. Я свои кости должен похоронить в Бузулуке. Сшейте мне большой мешок в две ряди и передайте”. Снял с себя подрясник: “Мне это уже не пригодится”. Еще раньше он говорил сестре, что умрет в келье монахини.

Вскоре партию арестантов отправили в Казань, и по городу прошел слух, что увезли и схимонаха Максима. Но когда его привезли на вокзал, охранник возмутился: зачем везти слепого, кто будет следить за ним в дороге. И старец остался в тюрьме, которая была на месте разгромленного женского Тихвинского монастыря.

В тюрьме над ним жестоко издевались, нещадно избивали. Одежда вся была в крови. Один сокамерник ухаживал за схимонахом Максимом. Однажды старец сказал ему: “Это последние мои страдания. Я скоро умру. А тебя выпустят, но ты никому не говори, где моя могила. А то ведь люди будут ходить, а их из-за меня пересажают. Пройдет время, все успокоится – ты расскажешь обо всем и поставишь крест”.

Как-то начальник тюрьмы пришел в камеру к схимонаху Максиму и чуть не плачет: жена при смерти, что делать? Узник подал ему кружку с мутным тюремным пойлом: “Возьми этот чай, пусть попьет, и она у тебя выздоровеет”. Начальник тюрьмы возразил: “Да эти помои тебе только что принесли. ” Монах ответил: “А я их благословил”. Попив этого чаю, жена начальника тюрьмы выздоровела.

Не так много времени прошло, и начальник почувствовал разлившееся по тюрьме благоухание. Открыл дверь в камеру старца – и видит: он умер, а благоухание исходит от него. Распорядился похоронить старца по-христиански. Хотя – что мог он сделать в то время. Разорвали пополам мешок и на одну половину положили тело, другой накрыли. Его сокамерник вскоре вышел из тюрьмы и долгое время молчал. Но однажды увидел во сне схимонаха Максима. Тот упрекнул его: “Ты что же забыл про меня!” Тогда тот пришел во Всехсвятскую церковь, рассказал служителям о том, что рядом с храмом на старом кладбище похоронен схимонах Максим. На могилке поставили крест, а потом появилась и надпись:

“Схимонах Максим. 1863 – 1937”.

. Минули годы. Многих из тех, кто когда-то приходил к прозорливому старцу, нет в живых. Но уже их потомки приходят на его могилу. Найти ее нетрудно: тщанием сестер возрожденного Тихвинского монастыря могила приведена в достойный вид, на ней стоят металлический крест и ограда, теплится лампада. Каждый день священники монастыря служат на ней панихиду, – и сколько людей при этом получило исцеления, сколько молитвенных прошений к Господу было исполнено!

Тамара Владимировна Головань рассказала об одном из последних по времени чудес схимонаха Максима:

– Здесь по Тихвинскому монастырю недавно, можно сказать, битва была. Большая часть Тихвинской обители до сих пор занята хозяйством энергетиков. Бывший Троицкий собор соединяется галереей с игуменским корпусом. Так вот эту галерею начальник Западных энергетических сетей Майоров решил приспособить под гараж. Распилил арочные окна и сделал огромные ворота. А там на колоннах – старинные фрески. Верующие подняли общественность, была устроена конференция с привлечением средств массовой информации. Практически все журналисты были на стороне хозяйственников, – и одна только Православная журналистка, Надежда Иванова из “Бузулукских новостей”, настаивала на том, что это большая ценность для нашей земли, что надо сохранить монастырь. В конце концов Майоров сказал по областному телевидению, что не против вернуть монастырские корпуса, – если взамен энергетикам будет предоставлена новая база. “Пишите Чубайсу. ” – сказал он верующим. Мы так и сделали. Подготовили письма на имя Чубайса и еще – Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II с просьбой поддержать верующих Бузулука. Собрано более тысячи подписей.

Перед этой конференцией мы помолились в монастыре, прочитали акафист Тихвинской иконе Божией Матери в монастырском храме Всех Святых, а потом отстояли панихиду на могиле схимонаха Максима. И я считаю, что резкий поворот общественного мнения в пользу Церкви произошел исключительно по молитвенному заступлению схимонаха Максима. Это явная его помощь, все на глазах произошло. Все шло против, а вышло – за.

Сподобил Господь не единожды побывать на старом монастырском кладбище. И всякий раз на могиле схимонаха Максима я встречала людей. Они стояли и молились – как могли. Кто – со свечкой читал Псалтирь, кто среди зимы пел: “Христос Воскресе из мертвых. “