Молитва для офицеров

Молитва для офицеров

Молитва Офицера

Дата: 2013-11-07 18:45

Христос всеблагий, всесвятый, бесконечный,

Услыши молитву мою,

Услыши меня, мой заступник предвечный,

Пошли мне погибель в бою.

Смертельную пулю пошли мне навстречу.

Ведь благость безмерна Твоя,

Скорее пошли мне кровавую сечу,

Чтоб в ней успокоился я.

На Родину нашу нам нету дороги,

Народ наш на нас же восстал,

Для нас он воздвиг погребальные дроги,

И грязью нас всех закидал.

Три года мы тяжко страдали,

Заветы России храня,

Мы бились с врагами и мы не считали

Часами рабочего дня.

Сном вечным уснули бойцы-офицеры,

Погибшие в славных боях.

Но мало того показалось народу-

И вот, чтоб прибавить могил,

Он, нашею кровью купивший свободу,

Своих офицеров убил.

Правительство, юные люди науки,

И много сословий и лиц

Пожали убийцам кровавые руки,

Прославили наших убийц.

Святая Москва наших дней

Не пролила крови своих офицеров

Могучей десницей своей.

Молись же о нас, о Москва золотая,

Молись же о нашей судьбе,

Тебя не увидим мы больше, родная,-

Никто не вернется к тебе.

Товарищи наши, в бою погибая,

Без меры, числа и конца,

Нам всем завещали одно, умирая:

“Войну довести до конца.”

Чтоб область противника нашею стала,

Чтоб нам же открылись моря,

Чтоб вечно над русской землею сияла

Свободы и счастья заря.

А ныне толкуют уже в Петрограде

О том, чтобы мир заключить,

Чтоб ради покоя я золота ради

Россию навек погубить.

А скоро придут и идеи иные:

Вильгельма великим назвать,

Пред ним преклонить покоренные выи

И прах его ног целовать.

Скорей же в окопы, друзья-офицеры,

Не будем мы этого ждать,

Скорей же подайте солдатам примеры

Как надо в бою умирать.

Не надо далеких и долгих примеров:

России надежный оплот,

Лишенный своих боевых офицеров,

Балтийский бездействует флот.

Нам русский народ заплатил,

На нас же он поднял кровавые руки

И наших же братьев убил.

Терпенья исполнилась нашего мера-

Народ с нас погоны срывал

И званье святое бойца-офицера

В смрадную грязь затоптал.

Спешите ж в окопы, товарищи-братья,

Семьей офицерской своей,

Нам смерть широко раскрывает объятья-

И мы успокоимся в ней.

Пока здесь грохочет гроза боевая,-

Мы все на местах, никуда не уйдем,

И, край наш родимый от немцев спасая,

За Родину нашу умрем.

Когда же предвечного волею Бога

Пройдут дни великой войны,

Тяжелая ляжет пред нами дорога,

Увидятся новые сны.

Когда по окопам от края до края

Отбоя сигнал прозвучит,

Сойдется семья офицеров родная,

Последнее дело свершит.

Награды, что взяты в бою,

Глубоко зароем под хладной землею,

И славу схороним свою.

На Родину нам ведь не будет дороги:

Народ наш на нас же восстал,

Для нас он воздвиг погребальные дроги,

И грязью нас всех закидал.

От злого народа, убийцы-народа

Ведь мы ничего не возьмем,-

И холод, и голод, и жизни невзгоды,

Над нами повиснут кругом.

Тогда, пережив бесконечные муки,

Со знаменем светлым Креста,

Протянем к союзникам доблестным руки:

“Подайте, во имя Христа.”.

Вы сами ведь видели много примеров,

Как нас наш народ избивал,

Как рвал он погоны с своих офицеров

И как он их в грязь затоптал.

Забыть мы не можем мгновения эти,

Принять от убийц ничего не хотим,

Но с нами ведь гибнут и жены, и дети.

“Подайте из жалости им.”.

Промчатся столетья, пройдут поколенья,

Увидятся новые сны,

И станут народы читать без волненья

Историю страшной войны.

Как русский народ воевал

И как он своих же бойцов-офицеров

Своею рукой избивал.

Молю тебя мой «Недотрога».

Дай силы и терпения на безупречность обучения,

Молитва офицера

Никто полковника посмертно не наградил, мол, действовал он во внеслужебное время и без приказа. А СМИ (телевидение и центральные газеты) вообще замолчали факт самопожертвования, словно не было такого эпизода. А ведь сколько уже телефильмов снято о «Норд-Осте», сколько очерков написано. Только товарищи Константина – офицер-афганец Андрей Митрофанов с немногочисленными друзьями – пытались восстановить справедливость, обращаясь с письмами в разные инстанции. Да мама Константина, Надежда Степановна, хлопотала, чтобы в саровской школе, где он учился, был устроен уголок памяти.

Между тем публикация в нашей газете (Просто русский офицер. , «Вера», № 534) получила горячий отклик. К нам в редакцию позвонили даже из Сыктывкарской школы милиции, попросив дополнительные материалы о Константине Васильеве, чтобы «на его примере воспитывать курсантов». А сыктывкарский тележурналист Владимир Кривцун пошёл ещё дальше – просто поехал в Москву и снял фильм о подвиге полковника. К его удивлению, он оказался первым телевизионщиком, взявшимся за эту тему. А ведь уже минуло пять лет после «Норд-Оста». В ноябре его фильм «Небесный воин» стал призёром на международном кинофестивале «Радонеж».

Нынче в конце января вновь довелось мне увидеть Андрея Митрофанова – в Москве, на «круглом столе», посвящённом чудотворениям в Русской Православной Церкви. Выступая там, он поблагодарил «ребят с Севера, которые написали о Косте и – единственные – осмелились снять фильм, показать его по местному телевидению». Участникам встречи Андрей раздал копии «Небесного воина». А затем поведал то, зачем, собственно, пришёл на этот необычный «круглый стол», – о мироточении фотографии Константина Васильева. Происходит оно на квартире одного молодого москвича, который однажды, когда на него напали хулиганы, вдруг вспомнил о полковнике, вставшем на защиту заложников, и мысленно попросил у него помощи.

– Мы не очень-то придавали значение этому мироточению, – рассказал офицер-афганец, – но вот такой эпизод. 8 декабря умерла Костина мама, Надежда Степановна. Она жила в Сарове и часто болела. На ней тяжело сказались гибель любимого сына и последовавшая затем бездушная реакция на письма, в которых она просила как-то отметить подвиг Константина. Не для себя она просила, а чтобы подрастающее поколение узнало о самоотверженности русского офицера, чтобы гибель сына не была вроде как напрасной. Вот эта бездушная реакция чиновников её доконала. Положили её в больницу со вторым инсультом. О том, что она умерла, никто в Москве не знал. Только спустя два дня, 10 декабря, мне позвонили, чтобы я сообщил Костиной дочери о похоронах и она успела оформить пропуск, ведь в Саров (Арзамас-16) так просто не пускают. И тогда же, 10-го, позвонили те люди, у которых находится мироточивая фотография. В последний раз я разговаривал с ними несколько месяцев назад, а тут вдруг звонок: «У нас происходит что-то странное, и продолжается это уже два дня. Снимок не просто мироточит, а фонтанирует». То есть миро не просто каплями стекало вниз, а фонтанчиком било вверх. Я, конечно, удивился, ведь эти люди не могли знать о смерти Надежды Степановны – из Сарова звонили только мне, к тому же номер их телефона я никому не говорил, они же стесняются этого мироточения, избегают публичности. Вот такое математически невозможное совпадение. Тут уж понимайте, как знаете.

На «круглый стол» вместе с Митрофановым пришёл молодой капитан ФСБ. О Константине он сказал кратко и проникновенно: «Что это была за личность? Обычный русский человек. Православный офицер. Человек из Святой Руси». Радостно было видеть, что в ФСБ служат теперь и такие искренние, верующие ребята.

Капитана ФСБ сопровождал высокий подполковник, слегка горбившийся, – Антон Маньшин, близкий друг Константина Васильева. Отправляясь в последний раз на войну в Чечню, он надел на себя нательный крестик друга – тот самый, который террористы сорвали с шеи Константина. И эта православная святыня уберегла его от неминуемой смерти. Когда Маньшину дали слово, меня поразила интонация этого человека: мягкая, размеренно-монотонная и какая-то осторожная, словно он боялся уронить выговоренное слово. Только потом я узнал, что это из-за контузии, полученной в Чечне. Резкая модуляция голоса вызывает боли в голове, и вообще для ветерана долгий разговор – пытка. Всё же Антон Леонидович не раздумывая согласился ответить на мои вопросы.

– Насчёт медали для Кости. Тут говорилось, что наше государство никак не отметило его подвиг. Нет, добиться награды всё-таки удалось. В 2004 году полковник Константин Васильев посмертно награждён орденом Мужества. Правда, к ордену его представило не то подразделение, где он работал в Москве, а горно-тактическая группировка, что на Северном Кавказе. Я там служил, посоветовался с командованием – и было принято такое решение. Для боевых офицеров даже вопроса не возникло, что Костя действовал «без приказа». Подвиг есть подвиг.

– Познакомились мы в 97-м году. Я тогда был в Москве, переходил на второй курс прокурорско-следственного факультета. Поскольку я уже послужил, имел звание старшего лейтенанта, то меня частенько ставили начальником патруля. И вот однажды маршрут патрулирования пролегал мимо Елоховского Богоявленского собора. Зашли мы с курсантами в храм, там шла вечерняя служба. И вдруг вижу майора, стоящего в правом приделе. Встретились мы взглядами. Это только военный может понять, о чём я сейчас говорю. Видите ли, когда офицер офицера встречает в храме, это очень приятно. Поклонились мы друг другу по-христиански. А когда служба закончилась, то потерялись среди людей. Отвёл я курсантов в казарму и пошёл в столовую академии. Сижу за столом, читаю Евангелие.

– Это у вас правило такое перед ужином?

– Нет, просто сидел читал, в столовой-то вечером безлюдно было. А с Евангелием, так сказать, никогда не расстаюсь, оно прошло со мной три войны в Чечне. И вот как раз читал 11-ю главу от Матфея. Тут дверь открывается, я не вижу, кто вошёл, ведь во время чтения Священного Писания нельзя отвлекаться. А этот человек сзади подходит и вдруг начинает вслух читать с того самого места, где я мысленно остановился: «Приидите ко мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы: возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим: иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть. » Оборачиваюсь – а это тот самый майор! Так мы познакомились с Костей. И сразу подружились. Оказалось, он как раз поступал в ту самую академию, где я учился, только на другое отделение – судебное.

Он был старше на четыре года и по-хорошему завидовал мне, участвовавшему в боевых действиях. Он ведь служил офицером ракетных войск, поэтому в Чечню не попал. Но уж кто учился у кого – так это я у него. Учился его сокровенному качеству – любви к Богу, Отечеству и ближним своим.

– Какой эпизод, связанный с вашей дружбой, больше всего запомнился?

– Как он однажды взял на себя мою боль. В 2000 году после тяжёлого ранения под сердце я четыре месяца лежал в коме и выкарабкался только по молитвам старца Илия из Оптиной пустыни. После этого восстановился в армии, а также на прокурорско-следственном факультете. Учёба была запущена, поскольку сразу, как началась вторая чеченская кампания, уехал со своим полком.

– В 15-м полку специального назначения. И вот, когда всё закончилось, в 2001 году я восстановился в академии. А поскольку здоровье было очень подорвано, то по благословению своего духовника я должен был каждую неделю причащаться. А тут по лености пропустил неделю, и сразу сказалось: пришёл с лекции, лёг на койку – и уже не мог встать. Сердце настолько сильно ныло, что пришлось сжать ладонями пружины кровати – только так чуть сбил боль. Тут в дверь постучали, входит Костя. Я было приподнялся, но он: «Всё понял. Лежи». Костя подошёл, встал на колени передо мной, взял молитвослов, свечку зажёг, стал молиться. А боль стала ещё сильнее, и взялся я за его руку, как утопающий. Костя вида не подаёт, а я так сжал, что его рука посинела. И вдруг, держа его руку, я почувствовал, что он прекратил молиться. наступила такая тишина, что были слышны треск и полыхание свечи. И мне стало легче – боль практически прекратилась. Я удивился, отчего так произошло, поворачиваю голову налево и вижу в ужасе: у Кости из глаз текут слёзы. Огромные, с палец. То есть Костя начал молиться сердцем – и взял всю боль на себя.

Исцеление пришло мгновенно. Мы встали, попили чай, у меня медок был липецкий, Костя ещё раньше привёз. На ночь он меня не оставил одного: вместе вечерние молитвы прочитали, затем не могли уснуть, полночи говорили о вещах сокровенных для него и для меня – о нашей России, о судьбе её.

А еше Костя вернул мне зрение. Это маленький такой эпизод его жизни. Но вот из него видно, какая Христова любовь есть в русских людях.

– Вы сказали, Костя вернул зрение. А как вы ослепли?

– Это произошло в ноябре 2003 года. Я служил в Ножайюртовском районе Чеченской Республики в подразделении, напрямую подчинённом Главному разведывательному управлению. Наша так называемая КТГ (комендантско-тактическая группа) выполняла три основные задачи: поддержание конституционного порядка, локализация и уничтожение бандформирований, помощь населению по отражению атак боевиков со стороны грузинской границы. Однажды поехал я сопровождать колонну из 25 машин в Ханкалу, чтобы загрузиться там боеприпасами, продовольствием и вещевым имуществом. Нужно было проехать через стык Ножайюртовского и Гудермесского районов. Это предгорный массив, и там есть «Чёрное ущелье», такая мёртвая зона, где часто случались засады. В боевое охранение нам дали три БМП, пять «бэтэров» и один БРДМ, а «шмелей» – вертолётов – почему-то не было. Хотя это обязательное условие в горах: когда колонна в ущелье входит, должна быть поддержка с воздуха. И вот, на свой страх и риск, пошли без воздушного сопровождения.

«Чёрное ущелье» примерно два километра длиной. Заходим туда – и сразу понеслось. Первая в колонне машина подрывается на фугасе. Затем гремит сзади – подорвали замыкающую. Колонна встала, и нас с высот начали методически расстреливать, как живую мишень. Я с брони спрыгнул, веду огонь по противнику с колена под углом 45 градусов, прикрываю рассредоточение бойцов. И тут чего-то замешкался: магазин-спарка закончился, достаю из разгрузки другой, чтобы перезарядить. И не заметил, как с расстояния 500-600 метров жахнуло из ручного противотанкового гранатомёта. Граната попала в десантное отделение БТРа, рядом с которым я находился. Заряд был кумулятивный, он выжег всё внутри машины, а мне огненной волной сожгло роговицу и сетчатку глаз. Одновременно бросило на броню. Ударился головой – всё померкло.

Как потом рассказали, бойцы схватили меня за разгрузку и закинули в уцелевший БТР, а минут через десять подошли и два звена МИ-8, ракетами сбили огневые позиции с верхушек ущелья. «Шмели» ещё продолжали преследовать боевиков, а меня и других раненых уже полным ходом эвакуировали в Ханкалу. Привезли в медсанбат – глаза в крови, весь обожжённый. Был я без сознания 12 часов. Прихожу в себя и с ужасом понимаю: ослеп. Пустота. Как я жить-то буду? Без видения окружающего мира, без чтения, без Евангелия? Вот честно говорю: и о Евангелии подумал, и что на богослужениях теперь в темноте стоять буду. Ещё подумал о лицах дорогих мне людей – я ведь никогда их больше не увижу. В таком ужасе находился я двое суток, спать не мог, только думал. И вот что в таких ситуациях человек начинает делать?

– Какое там. Молиться-то я не умею. В такой ситуации начинаешь не молиться, а просто клянчить, попрошайничать у Бога. Что просил? Чтобы Господь вернул зрение хотя бы немножко на один глаз. Хирург мой, майор медицинской службы Николай Валентинович, сразу честно сказал: «Всё, майор, ты отвоевал, глаза навсегда потеряны». И стал готовить меня к ампутации левого глаза. А я, цепляясь за последнюю надежду, просил Христа, Царицу Небесную, Царя-мученика и Женю Родионова – солдата, которого мне посчастливилось знать. И, конечно, молился своему небесному покровителю – преподобному Антонию Сийскому.

Только на третьи сутки смог, наконец, уснуть. И вижу во сне палату нашу, расположение коек, на них четырёх человек – со мной ведь ещё три офицера лежали. Ещё вижу справа окно, оттуда падает луч света, из которого выходит Костя, который уже год как погиб. Спрашиваю: «Костя, ты?» Он такой же улыбающийся, как на фотографии, которую я с собой носил. Он: «Да, это я. Знаю, тебе сейчас очень плохо, но всё будет хорошо, Антончик». Он так прежде называл меня, как старший брат. Спрашиваю: «Костя, как тебе там?» Он: «Я тебе не передам, как хорошо. » Вот такой сон, к которому можно по-разному относиться, но он был вовремя и морально очень поддержал меня, фактически помог выздоровлению.

Мне тогда и вправду было очень плохо, даже физически. Это же Кавказ, высокогорье, где мне нельзя было находиться из-за перебоев с сердцем. И так всё сошлось – и боль физическая, и душевная, что устал я жить. И во сне спросил я друга: «Костя, может, мне уже к тебе пора присоединиться?» Он: «Тебе ещё рано». И тут подросток, который с ним был, подходит ко мне и кладёт ручку на глаза. Я думаю: кто это? Царевич Алексий? И в этот момент просыпаюсь. Как мне потом сказали, проспал я 14 часов. Меня не будили, хотя нужно было везти на операцию: мол, пусть отдохнёт. Но только я проснулся, Николай Валентинович начал разрезать бинты, чтобы сразу же отправить в операционную – там уже всё было готово для ампутации глаза. Бинты спали, и я в страхе начинаю реагировать на яркий свет, который струится справа, из окна. Того самого окна, из моего сна. А потом вижу хирурга: у него волосы дыбом стоят, на лице такое изумление! Он начинает рукой перед моими глазами водить, не веря, что я вижу. Сажает на коляску, везёт в лабораторию и давай всякими приборами проверять. Целый час мучил, повторяя одно и то же: «Такого быть не может!»

Через две недели меня самолётом отправили в Москву, в Фёдоровскую клинику. Пролежал там неделю. На вторые сутки туда приехал и мой духовник отец Валериан Кречетов. Как узнал он, что я в Москве, до сих пор понять не могу. Он меня исповедовал, причастил, пособоровал. И представляете такую картину: сидят два человека, один в ангельских, священнических одеждах, а другой в больничной пижаме, – и оба в слезах. Во время исповеди рассказал ему всё произошедшее со мной. И задал батюшке один вопрос: «Как так, я молился одним святым, а явились мой покойный друг и, кажется, царевич Алексий». Батюшка обнял меня за голову, прижал: «Понимаешь, у престола Бога Всевышнего, в свете Его славы, все равны. И кого сердце твоё хотело увидеть, того и увидело».

Вот такая у Кости любовь была – не оставил он меня. Подобное я только на Кавказе встречал, когда ребята на грани жизни и смерти не бросали своих друзей. Сам Костя мало пожил, всего 39 лет, но любовь его на земле осталась. И по сей день на моём жалком пути ко спасению Костя помогает мне.

– Нет, полтора года назад, после ранения, отправили меня на пенсию по инвалидности. Так что я и духовный, и телесный инвалид, – осторожно, негромко смеётся полковник запаса.

– А как сейчас живёте, чем занимаетесь?

– Да как живу. Даже не знаю, что сказать. Жалкое барахтанье по плоскости спасения. Дом, церковь, монастыри, святые места – дефилирую по такой плоскости.

– Боголюбовский Андрея Боровского. И Оптина пустынь – буквально живу там, у старца Илия, который меня фактически выходил после первого тяжёлого ранения. Ещё монастырь Саввы Сторожевского – он рядом с нами находится. Ну и мой храм Покрова Божией Матери, где настоятелем о.Валериан Кречетов. Это в Одинцово.

– В Саров. Я ведь не смог побывать на похоронах у Костиной мамы, лежал в госпитале, только недавно выписался.