Белая стая молитва

Анна Ахматова. Стихи

Из книги «Чётки» Стихи о Петербурге

Вновь Исакий в облаченье

Из литого серебра.

Стынет в грозном нетерпенье

Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый

С черных труб сметает гарь.

Ах! своей столицей новой

Из книги «Белая стая» Молитва

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар —

Так молюсь за твоей литургией 1

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

1 Литургия — христианское церковное богослужение.

Сразу стало тихо в доме,

Облетел последний мак,

Замерла я в долгой дреме.

И встречаю ранний мрак.

Плотно заперты ворота,

Вечер черен, ветер тих.

Где веселье, где забота,

Где ты, ласковый жених?

Не нашелся тайный перстень,

Прождала я много дней,

Нежной пленницею песня

Умерла в груди моей.

Я спросила у кукушки,

Сколько лет я проживу.

Сосен дрогнули верхушки,

Желтый луч упал в траву,

Но ни звука в чаще свежей.

И прохладный ветер нежит

Лоб горячий мой.

Сказал, что у меня соперниц нет.

Я для него не женщина земная,

А солнца зимнего утешный свет

И песня дикая родного края.

Когда умру, не станет он грустить,

Не крикнет, обезумевши: «Воскресни!»

Но вдруг поймет, что невозможно жить

Без солнца телу и душе без песни.

Не с теми я, кто бросил землю

На растерзание врагам.

Их грубой лести я не внемлю,

Им песен я своих не дам.

Но вечно жалок мне изгнанник,

Как заключенный, как больной.

Темна твоя дорога, странник,

Полынью пахнет хлеб чужой.

А здесь, в глухом чаду пожара

Остаток юности губя,

Мы ни единого удара

Не отклонили от себя.

И знаем, что в оценке поздней

Оправдан будет каждый час.

Но в мире нет людей бесслезней,

Надменнее и проще нас.

Что ты бродишь неприкаянный,

Что глядишь ты не дыша?

Верно, понял: крепко спаяна

На двоих одна душа.

Будешь, будешь мной утешенным,

Как не снилось никому,

А обидишь словом бешеным —

Станет больно самому.

Когда я ночью жду ее прихода,

Жизнь, кажется, висит на волоске.

Что почести, что юность, что свобода

Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало,

Внимательно взглянула на меня.

Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала

Страницы Ада?» Отвечает: «Я».

От других мне хвала — что зола,

От тебя и хула — похвала.

И упало каменное слово

На мою еще живую грудь.

Ничего, ведь я была готова.

Справлюсь с этим как-нибудь.

У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

А не то. Горячий шелест лета

Словно праздник за моим окном.

Я давно предчувствовала этот

Светлый день и опустелый дом.

Кто знает, что такое слава!

Какой ценой купил он право,

Возможность или благодать

Над всем так мудро и лукаво

Шутить, таинственно молчать

И ногу ножкой называть.

Из книги «Ветер войны»

И та, что сегодня прощается с милым,—

Пусть боль свою в силу она переплавит.

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покориться никто не заставит!

Белая стая молитва

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так, что сделался каждый день

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве.

Да будет жизнь пустынна и светла.

Тебя, тебя в моих стихах прославлю,

Как женщина прославить не могла.

И ты подругу помнишь дорогую

В тобою созданном для глаз ее раю,

А я товаром редкостным торгую –

Твою любовь и нежность продаю.

Что ни один из них уже не страшен,

И стройной башней стала западня,

Высокою среди высоких башен.

Строителей ее благодарю,

Пусть их забота и печаль минует.

Отсюда раньше вижу я зарю,

Здесь солнца луч последний торжествует.

И часто в окна комнаты моей

Влетают ветры северных морей,

И голубь ест из рук моих пшеницу.

А не дописанную мной страницу –

Божественно спокойна и легка,

Допишет Музы смуглая рука.

Она сначала обожжет,

Как ветерок студеный,

А после в сердце упадет

Одной слезой соленой.

Чего-то. Грустно будет.

Но эту легкую печаль

Оно не позабудет.

Придут другие. Что же!

И жниц ликующую рать

Благослови, о Боже!

Я смела совершенней,

Позволь мне миру подарить

То, что любви нетленней.

Мне даже легче стало без любви.

Высоко небо, горный ветер веет,

И непорочны помыслы мои.

Я не томлюсь над серою золой,

И башенных часов кривая стрелка

Смертельной мне не кажется стрелой.

Освобожденье близко. Все прощу,

Следя, как луч взбегает и сбегает

По влажному весеннему плющу.

Как Божие солнце, меня любил,

А чтобы она не запела о прежнем,

Он белую птицу мою убил.

"Люби меня, смейся, пиши стихи!"

И я закопала веселую птицу

За круглым колодцем у старой ольхи.

Но каменным сделалось сердце мое,

И кажется мне, что всегда и повсюду

Услышу я сладостный голос ее.

Мне в дыму твоем петь и гореть,

А другим – это только пламя,

Чтоб остывшую душу греть.

Им надобны слезы мои.

Для того ль я, Господи, пела,

Для того ль причастилась любви!

Чтобы сделалась я немой,

И мою бесславную славу

Осиянным забвением смой.

И слышнее песня окарины.

Это только дудочка из глины,

Не на что ей жаловаться так.

Кто ей рассказал мои грехи,

И зачем она меня прощает?

Или этот голос повторяет

Мне твои последние стихи.

А юность была как молитва воскресная.

Мне ли забыть ее?

С тем, кто мне не был мил,

Сколько поклонов в церквах положено

За того, кто меня любил.

Тихо плывут года.

Губ нецелованных, глаз неулыбчивых

Мне не вернуть никогда.

Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным

Ты в этот дом вошел и на меня глядишь.

Страшна моей душе предгрозовая тишь.

Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,

Врученным мне навек любовью и судьбою.

Я предала тебя. И это повторять –

О, если бы ты мог когда-нибудь устать!

Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа,

Так ангел смерти ждет у рокового ложа.

Прости меня теперь. Учил прощать Господь.

В недуге горестном моя томится плоть,

А вольный дух уже почиет безмятежно.

Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,

И крики журавлей, и черные поля.

О, как была с тобой мне сладостна земля!

Осенней, узкой, крутой,

И были смуглые ноги

Обрызганы крупной росой.

Я долго ее просила

Зимы со мной подождать,

Но сказала: "Ведь здесь могила,

Как ты можешь еще дышать?"

Ту, что всех в голубятне белей,

Но птица сама полетела

За стройной гостьей моей.

Я любила ее одну,

А в небе заря стояла,

Как ворота в ее страну.

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

И эту песню я невольно

Отдам на смех и поруганье,

Затем что нестерпимо больно

Душе любовное молчанье.

Слова освобожденья и любви,

А я уже в предпесенной тревоге,

И холоднее льда уста мои.

Прильнувши к окнам, сухо шелестят, –

Венцом червонным заплетутся розы

И голоса незримых прозвучат.

Как красное горячее вино.

Уже душистым, раскаленным ветром

Сознание мое опалено.

В чудесном городе Петровом.

Лежал закат костром багровым,

И медленно густела тень.

Как лиру трогали поэты,

Чтоб слышать кроткие ответы

На требовательное "люблю!".

Пророческих и неизменных.

Но за стихом ты ловишь стих,

Молитву губ моих надменных.

Глухую жажду песнопенья!"

Но нет земному от земли

И не было освобожденья.

Взлететь к престолу Сил и Славы,

А только стелется у ног,

Молитвенно целуя травы, –

Коснется ли огонь небесный

Моих сомкнувшихся ресниц

И немоты моей чудесной?

Ее не перейти влюбленности и страсти, –

Пусть в жуткой тишине сливаются уста,

И сердце рвется от любви на части.

Высокого и огненного счастья,

Когда душа свободна и чужда

Медлительной истоме сладострастья.

Достигшие – поражены тоскою.

Теперь ты понял, отчего мое

Не бьется сердце под твоей рукою.

В немилый город брошенное тело

Не радо солнцу. Чувствую, что кровь

Во мне уже совсем похолодела.

Она глядит и слова не проронит,

А голову в веночке темном клонит,

Изнеможенная, на грудь мою.

Беснуется: великой хочет дани.

Закрыв лицо, я отвечала ей.

Но больше нет ни слез, ни оправданий.

Терять не то ль, что живописцу – зренье

Или актеру – голос и движенье,

А женщине прекрасной – красоту?

Тебе дарованное небесами:

Осуждены – и это знаем сами –

Мы расточать, а не копить.

Чтобы узнать в тяжелый час сомненья

Учеников злорадное глумленье

И равнодушие толпы.

Принес мне тихий день апреля.

Ты знал, во мне еще жива

Страстная страшная неделя.

Что плавали в глазури чистой.

Семь дней звучал то медный смех,

То плач струился серебристый.

Как перед вечною разлукой,

Лежала и ждала ее,

Еще не названную мукой.

1914. Царское Село

Темный город у грозной реки

И торжественной брачной постелью,

Над которой лежали венки

Молодые твои серафимы,

Город, горькой любовью любимый.

Был ты, строгий, спокойный, туманный.

Там впервые предстал мне жених,

Указавши мой путь осиянный,

И печальная Муза моя,

Как слепую, водила меня.

Как ты смеешь всходить на мосты.

Я недаром печальной слыву

С той поры, как привиделся ты.

Черных ангелов крылья остры,

Скоро будет последний суд.

И малиновые костры,

Словно розы, в снегу растут.

Самые темные дни в году

Светлыми стать должны.

Я для сравнения слов не найду –

Так твои губы нежны.

Жизнь мою храня.

Первых фиалок они светлей,

А смертельные для меня.

Оснеженные ветки легки.

Сети уже разостлал птицелов

Я мертвенных дней не считаю,

Читаю посланья Апостолов я,

Слова Псалмопевца читаю.

Но звезды синеют, но иней пушист,

И каждая встреча чудесней, –

А в Библии красный кленовый лист

Заложен на Песни Песней.

А как прежде и весел и юн!

Неужели же ты не измучен

Смутной песней затравленных струн, –

А теперь только стонут слегка,

И моя их терзает без цели

Восковая, сухая рука.

Тем, кто нежен и любит светло,

Что ни ревность, ни гнев, ни досада

Молодое не тронут чело.

Только долго глядит на меня

И с улыбкой блаженной выносит

Страшный бред моего забытья.

Странен мой приезд.

Над рекой своей Владимир

Поднял черный крест.

Звезд иглистые алмазы

К Богу взнесены.

Но со мной лишь ты, мне равный,

Проводить меня немного

Согласилась, да забыла

На него взглянуть,

А потом так странно было

Вспомнить этот путь.

Плыл туман, как фимиамы

Спутник песенкой упрямо

Помню древние ворота

Там со мною шедший кто-то

Медный крестик дал мне в руки,

Словно брат родной.

И я всюду слышу звуки

Ах, я дома как не дома –

Отзовись, мой незнакомый,

На закованные берега,

На балконы, куда столетья

Не ступала ничья нога.

И воистину ты – столица

Для безумных и светлых нас;

Но когда над Невою длится

Тот особенный, чистый час

И проносится ветер майский

Мимо всех надводных колонн,

Ты – как грешник, видящей райский

Перед смертью сладчайший сон.

Здесь никогда не прозвучит,

Лишь ветер каменного века

В ворота черные стучит.

И мнится мне, что уцелела

Под этим небом я одна, –

За то, что первая хотела

Испить смертельного вина.

Передо мною путь.

Вчера еще, влюбленный,

А нынче только ветры

Да крики пастухов,

У чистых родников.

Желты и свежи фонари.

Я очень спокойная. Только не надо

Со мною о нем говорить.

Ты милый и верный, мы будем друзьями.

Гулять, целоваться, стареть.

И легкие месяцы будут над нами,

Как снежные звезды, лететь.

Звеня, косые падают дожди

И, прежде небо отражавшим, водам

Пестрят широкие плащи.

А струи вольные поют, поют,

На взбухших ветках лопаются сливы,

И травы легшие гниют.

Я вижу милое твое лицо,

Притихший парк, китайскую беседку

И дома круглое крыльцо.

Я насмешек таких не люблю.

Что же ты не приходишь баюкать

Уязвленную совесть мою?

У тебя другая жена.

И глядит мне в глаза сухие

Наградит по заслугам, убьет.

На Неве под млеющим паром

Край неба, тусклый и червонный,

И милый сон под Рождество,

И Пасхи ветер многозвонный,

И парковые водопады,

И две большие стрекозы

На ржавом чугуне ограды.

Что будет дружен он со мною,

Когда по горным склонам шла

Горячей каменной тропою.

Каждый вечер по письму,

Поздно ночью отвечаю

По дороге в тьму.

Зла, мой ласковый, не делай

Между двух стволов,

Так спокойно обещая

Тайно обручивший нас,

С нашей жизни беспечальной

Глаз не сводит потемневших.

Тонкий воздух, свежий ветер

И чернеющие ветки

За оградою чугунной.

Многоводный, темный город,

И разлуки наши любим,

И часы недолгих встреч.

Прозрачный, теплый и веселый.

Там с девушкой через забор сосед

Под вечер говорит, и слышат только пчелы

Нежнейшую из всех бесед.

И чтим обряды наших горьких встреч,

Когда с налету ветер безрассудный

Чуть начатую обрывает речь.

Гранитный город славы и беды,

Широких рек сияющие льды,

Бессолнечные, мрачные сады

И голос Музы еле слышный.

И твоей не пленяюсь судьбой,

Но с души не стирается метка

Незначительной встречи с тобой.

Красный дом твой над мутной рекой,

Но я знаю, что горько волную

Твой пронизанный сердцем покой.

Наклонялся, моля о любви,

Пусть не ты золотыми стихами

Обессмертил томленья мои –

Если вечер совсем голубой,

И предчувствую встречу вторую,

Неизбежную встречу с тобой.

Как гулки и круты мосты!

Тяжелый, беззвездный и мирный

Над нами покров темноты.

По свежему снегу идем.

Не чудо ль, что нынче пробудем

Мы час предразлучный вдвоем?

И кажется, нечем дышать.

Ты – солнце моих песнопений,

Ты – жизни моей благодать.

И на землю я упаду, –

Теперь мне не страшно очнуться

В моем деревенском саду.

И по лестнице стали спускаться,

Задыхаясь, искали ключи.

Танцевали, пили вино,

Мимо белых колонн Сената,

Туда, где темно, темно.

"Нет, я только тебя люблю!

Этот вечер – широкий и шумный,

Будет весело кораблю!"

Нас в потемках принял челнок.

Крепкий запах морского каната

Задрожавшие ноздри обжег.

Я не сплю? Так бывает во сне. "

Только весла плескались мерно

По тяжелой невской волне.

Нас окликнул кто-то с моста,

Я руками обеими сжала

На груди цепочку креста.

Словно девочку, внес меня,

Чтоб на палубе белой яхты

Встретить свет нетленного дня.

Рукою твердой, но усталой

На чистой белизне страниц

Я отречение писала,

Вливался влажною струею, –

Казалось, небо сожжено

На озаренные граниты,

И мне казалось – наяву

Тебя увижу, незабытый.

Покрыла город предосенний,

Чтоб бегству моему помочь,

Расплылись пепельные тени.

Тобою данный в день измены, –

Чтоб степь полынная цвела,

А ветры пели, как сирены.

Хранит меня от горьких бредней,

И ничего не страшно мне

Припомнить, – даже день последний.

1916. Песочная бухта.

На пруд слетают лебединый,

И окровавлены кусты

Неспешно зреющей рябины,

Поджав незябнущие ноги,

На камне северном она

Сидит и смотрит на дороги.

Пред этой девушкой воспетой.

Играли на ее плечах

Лучи скудеющего света.

Восторг твоей хвалы влюбленной.

Смотри, ей весело грустить,

Такой нарядно обнаженной.

Круглый луг, неживая вода,

Самый томный и самый тенистый,

Ведь его не забыть никогда.

Тронет тело блаженная дрожь,

Не живешь, а ликуешь и бредишь

Иль совсем по-иному живешь.

Бродит ветер, безлюдию рад.

В белом инее черные елки

На подтаявшем снеге стоят.

Милый голос, как песня, звучит,

И на медном плече Кифареда

Красногрудая птичка сидит.

Наш последний звездный рай –

Город чистых водометов,

У задумчивой воды,

Вспоминали мы с отрадой

Вдруг узнали – это тот!

Он слетел на дно долины

С пышных бронзовых ворот.

Дольше в памяти жила,

Осень смуглая в подоле

Красных листьев принесла

Где прощалась я с тобой

И откуда в царство тени

Ты ушел, утешный мой.

На свежем небе вылеплены грубо.

Единственного в этом парке дуба

Листва еще бесцветна и тонка.

Как хорошо в моем затворе тесном!

О самом нежном, о всегда чудесном

Со мной сегодня птицы говорят.

Лесная и пологая дорога,

Убогий мост, скривившийся немного,

И то, что ждать осталось мало дней.

Равнодушно глядя в окно.

Села, словно фарфоровый идол,

В позе, выбранной ею давно.

Быть внимательной – это трудней.

Или томная лень одолела

После мартовских пряных ночей?

Желтой люстры безжизненный зной,

И мельканье искусных приборов

Над приподнятой легкой рукой.

И с надеждой глядит на нее.

Мой счастливый, богатый наследник,

Ты прочти завещанье мое.

На свежий дерн и незаметно тает.

Жестокая, студеная весна

Налившиеся почки убивает.

И ранней смерти так ужасен вид,

Что не могу на Божий дар глядеть я.

Во мне печаль, которой царь Давид

По-царски одарил тысячелетья.

То ветром, то камнем, то птицей?

Зачем улыбаешься ты

Мне с неба внезапной зарницей?

Пусти меня к вещим заботам.

Шатается пьяный огонь

По высохшим серым болотам.

Протяжно поет и уныло.

В жестокой и юной тоске

Ее чудотворная сила.

Большой тюрьмы белесое строенье

И хода крестного торжественное пенье

Над Волховом, синеющим светло.

Кричит и мечется среди ветвей,

А город помнит о судьбе своей:

Здесь Марфа правила и правил Аракчеев.

Торф сухой по болотам горит.

Даже птицы сегодня не пели,

И осина уже не дрожит.

Дождик с Пасхи полей не кропил.

Приходил одноногий прохожий

И один на дворе говорил:

Станет тесно от свежих могил.

Ждите глада, и труса, и мора,

И затменья небесных светил.

На потеху себе супостат:

Богородица белый расстелет

Над скорбями великими плат".

От горящих лесов летит.

Над ребятами стонут солдатки,

Вдовий плач по деревне звенит.

О дожде тосковала земля:

Красной влагой тепло окропились

И голос молящего тих:

"Ранят тело твое пресвятое,

Мечут жребий о ризах твоих".

Победу одержал над тишиной.

Во мне еще, как песня или горе,

Последняя зима перед войной.

Таинственней, чем пышный Летний сад,

Она была. Не знали мы, что скоро

В тоске предельной поглядим назад.

Все бродим плечо к плечу.

Уже начинает смеркаться,

Ты задумчив, а я молчу.

Отпеванье, крестины, брак,

Не взглянув друг на друга, выйдем.

Отчего все у нас не так?

На кладбище, легко вздохнем,

И ты палкой чертишь палаты,

Где мы будем всегда вдвоем.

Не услышишь ты про него.

В объятой пожарами, скорбной Польше

Не найдешь могилы его.

Уже не будет потерь:

Он Божьего воинства новый воин,

О нем не грусти теперь.

В милом, родном дому.

Подумай, ты можешь теперь молиться

Я когда-то на руках,

Для того ль сияла сила

В голубых твоих глазах!

Песни пел, мадеру пил,

К Анатолии далекой

Миноносец свой водил.

Без недели двадцать лет

Он глядел на белый свет.

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар –

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

Тот, что плакал под черным платком,

Где твой маленький первый ребенок,

Что ты знаешь, что помнишь о нем?"

Я достойна ее не была.

В белый рай растворилась калитка,

Магдалина сыночка взяла.

Заблудилась я в длинной весне,

Только руки тоскуют по ноше,

Только плач его слышу во сне.

И не помню тогда ничего,

Все брожу я по комнатам темным,

Все ищу колыбельку его".

Это небо, эту землю,

Этой мельницы замшелой

Тяжко машущие руки!

А во флигеле покойник,

Прям и сед, лежит на лавке,

Как тому назад три года.

Так же мыши книги точат,

Так же влево пламя клонит

И поет, поет постылый

О моем веселье горьком.

А раскрашенные ярко

Прямо стали георгины

Вдоль серебряной дорожки,

Где улитки и полынь.

Так случилось: заточенье

Стало родиной второю,

А о первой я не смею

И в молитве вспоминать.

Нельзя попасть сюда.

Стоит на гиблом снеге

Уже со всех сторон.

Ах! близко изнывает

Такой же Робинзон.

На лыжи, на коня,

А после на диване

Сидит и ждет меня,

Рвет коврик пополам.

Теперь улыбки кроткой

Не видеть зеркалам.

Сквозь листву густых ракит,

Слышу, слышу ровный стук

В год не мог меня забыть,

Не привык свою кровать

Ты пустою находить?

В остром крике хищных птиц,

Не в твои ль глаза смотрю

С белых, матовых страниц?

У затихшего жилья?

Или помнишь уговор

И живую ждешь меня?

Месяц бросил лезвие.

Снова стук. То бьется так

Сердце теплое мое.

Не ждали уже ничего.

Меня привели к больному,

И я не узнала его.

И еще задумчивей стал.

"Давно мне пора в дорогу,

Я только тебя поджидал.

Все слова твои берегу.

Скажи: ты простить не можешь?"

От пола до потолка.

На шелковом одеяле

Сухая лежала рука.

Стал так страшно тяжел и груб,

И было дыханья не слышно

У искусанных темных губ.

В синих глазах ожила:

"Хорошо, что ты отпустила,

Не всегда ты доброй была".

Я опять узнала его

И сказала: "Господи Боже,

Прими раба твоего".

Жар велик, да и путь не короткий.

Отодвинул дверную завесу,

Вышел седенький, светлый и кроткий.

И промолвил: "Христова невеста!

Не завидуй удаче счастливиц,

Там тебе уготовано место.

Уподобься небесному крину.

Будешь, хворая, спать на соломе

И блаженную примешь кончину".

Как я пела обратной дорогой

О моем несказанном весельи,

И дивяся, и радуясь много.

Зовут другие: курлы, курлы!

Когда осенние поля

И рыхлы, и теплы.

Шум крыльев золотых

Из плотных низких облаков

И зарослей густых:

Над полем и рекой,

Ведь ты уже не можешь петь

И слезы со щеки стереть

Под доской дубовой спать,

Будешь, милый, к маме в гости

В воскресенье прибегать –

Через речку и по горке,

Так что взрослым не догнать,

Издалека, мальчик зоркий,

Будешь крест мой узнавать.

Знаю, милый, можешь мало

Обо мне припоминать:

Не бранила, не ласкала,

Не водила причащать.

И оттого ты не познаешь света.

Ты говоришь, что вера наша – сон

И марево – столица эта.

А я скажу – твоя страна безбожна.

Пускай на нас еще лежит вина, –

Все искупить и все исправить можно.

Зачем же к нищей грешнице стучишься?

Я знаю, чем так тяжко болен ты:

Ты смерти ищешь и конца боишься.

Мне ранние приятны холода.

Таинственные, темные селенья –

Хранилища молитвы и труда.

Не превозмочь мне к этой стороне:

Ведь капелька новогородской крови

Во мне – как льдинка в пенистом вине.

Не растопил ее великий зной,

И что бы я ни начинала славить –

Ты, тихая, сияешь предо мной.

Больше не мерещится везде.

Лег туман на белую дорогу,

Тени побежали по воде.

Над простором вспаханной земли,

Здесь всего сильнее от Ионы

Колокольни лаврские вдали.

Ветки те, что нынче отцвели,

По валам старинных укреплений

Два монаха медленно прошли.

Для меня, незрячей, оживи.

Исцелил мне душу царь небесный

Ледяным покоем нелюбви.

Знаю все, что мы родные,

А лукавые насмешки,

Как бубенчик отдаленный,

И обидеть нас не могут,

И не могут огорчить.

Но сверкала эта церковь

Тем неистовым сияньем,

Что лишь ангелы умеют

В белых крыльях приносить.

Страшный год и страшный город.

Как же можно разлучиться

Мне с тобой, тебе со мной?

Тогда случилось в час один:

Короткое уже кончалось лето,

Дымилось тело вспаханных равнин.

Плач полетел, серебряно звеня.

Закрыв лицо, я умоляла Бога

До первой битвы умертвить меня.

Исчезли тени песен и страстей.

Ей – опустевшей – приказал Всевышний

Стать страшной книгой грозовых вестей.

Под плотным снегом отдыхает луг,

Шумят деревья весело-сухие,

И теплый ветер нежен и упруг.

И легкости своей дивится тело,

И дома своего не узнаешь,

А песню ту, что прежде надоела,

Как новую, с волнением поешь.

Только его славословь.

Дыши последней свободой,

Оттого, что это – любовь.

Высоко небо взлетело,

Легки очертанья вещей,

И уже не празднует тело

Годовщину грусти своей.

Другу сердца моего:

Отпустила я на волю

В Благовещенье его.

Да вернулся голубь сизый,

Бьется крыльями в стекло.

Как от блеска дивной ризы,

Стало в горнице светло.

Оттого не могла заснуть.

Мутный фонарь голубел

И мне указывал путь.

Затейливый белый дворец

И черный узор оград

У каменных гулких крылец.

И думал: "Скорей, скорей,

О, только б ее найти,

Не проснуться до встречи с ней".

Хрустел и ломался лед,

Под ногами чернела вода.

На озере есть островок. "

И вдруг из темноты

Поглядел голубой огонек.

Проснувшись, ты застонал

И в первый раз меня

По имени громко назвал.

Идут и идут войска.

Я полдню январскому рада,

И тревога моя легка.

И каждый силуэт.

Сквозь инея белую сетку

Малиновый каплет свет.

Столько раз рукой помертвелой

Я держала звонок-кольцо.

А я мой дом отыщу,

Узнаю по крыше покатой,

По вечному плющу.

В чуткие унес города

Или из памяти вынул

Навсегда дорогу туда.

Снег летит, как вишневый цвет.

И, видно, никто не знает,

Что белого дома нет.

Шел и спрашивал людей:

"Где она, где свет веселый

Серых звезд – ее очей?

Дни последние весны.

Все мне чаще снится, все нежнее

Мне о ней бывают сны!"

В предвечерний тихий час,

О Венеции подумал

И о Лондоне зараз.

На гранит блестящих ступеней

И молил о наступленьи срока

Встречи с первой радостью своей.

Разгорался Божий сад лучей:

"Здесь она, здесь свет веселый

Серых звезд – ее очей".

Нежна апрельская прохлада.

Ты опоздал на много лет,

Но все-таки тебе я рада.

Гляди веселыми глазами:

Вот эта синяя тетрадь –

С моими детскими стихами.

И солнцу радовалась мало.

Прости, прости, что за тебя

Я слишком многих принимала.

На земле тебя можно искать

Или только в вечерней думе

По усопшем светло горевать.

И бессонницы млеющий жар,

И стихов моих белая стая,

И очей моих синий пожар.

Так меня никто не томил,

Даже тот, кто на муку предал,

Даже тот, кто ласкал и забыл.

Кем меня ты видеть хочешь,

И давно мои уста

Не целуют, а пророчат.

И замучена тоскою

Громко кличу я беду:

Ремесло мое такое.

Чтоб нежданное случилось,

Как навеки приручить

Ту, что мельком полюбилась.

Попроси тогда совета,

Только это – западня,

Где ни радости, ни света.

Да забудь про нашу встречу,

А за грех твой, милый мой,

Я пред Господом отвечу.

Чтоб спрашивал твой взор беспомощно-туманный:

Где видел я персидскую сирень,

И ласточек, и домик деревянный?

При имени моем ты будешь вспоминать

Внезапную тоску неназванных желаний

И в городах задумчивых искать

Ту улицу, которой нет на плане.

При виде каждого случайного письма,

При звуке голоса за приоткрытой дверью

Ты будешь думать: вот она сама

Пришла на помощь моему неверью.

Как друзья и как враги.

Только душу мне оставил

И сказал: побереги.

Если он теперь умрет,

Ведь ко мне Архангел Божий

За душой его придет.

Как от Бога утаю?

Та, что так поет и плачет,

Быть должна в Его раю.

В той светло-синей комнате живет,

Гостей из города за полночь ждет

И образок эмалевый целует.

И в доме не совсем благополучно:

Огонь зажгут, а все-таки темно.

Не оттого ль хозяйке новой скучно,

Не оттого ль хозяин пьет вино

И слышит, как за тонкою стеною

Пришедший гость беседует со мною?

Очертанья столицы во мгле.

Сочинил же какой-то бездельник,

Что бывает любовь на земле.

И от лености или со скуки

Все поверили, так и живут:

Ждут свиданий, боятся разлуки

И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,

И почиет на них тишина.

Я на это наткнулась случайно

И с тех пор все как будто больна.

На зацветшую сирень.

За окном крылами веет

Белый, белый Духов День.

Нынче другу возвратиться

Из-за моря – крайний срок.

Все мне дальний берег снится,

Камни, башни и песок.

Вот на крайнюю из этих башен

Я взойду, встречая свет.

Да в стране болот и пашен

И в помине башен нет.

Только сяду на пороге,

Там еще густая тень.

Помоги моей тревоге,

Белый, белый Духов День!

За годы боли и труда,

За то, что я земным отрадам

Не предавалась никогда,

За то, что я не говорила

Возлюбленному: "Ты любим".

За то, что всем я все простила,

Ты будешь Ангелом моим.

Не мудрой воли судьбы –

Эти встречи всегда оставляли

Когда ты ко мне войдешь,

Ощущала в руках согнутых

Слабо колющую дрожь.

Пеструю скатерть стола.

Я тогда уже понимала,

Как эта земля мала.

Писем беспокойных не пиши,

Ветром мартовским в лицо не вей.

Я вошла вчера в зеленый рай,

Где покой для тела и души

Под шатром тенистых тополей.

Будки и казармы у дворца,

Надо льдом китайский желтый мост.

Третий час меня ты ждешь – продрог,

А уйти не можешь от крыльца

И дивишься, сколько новых звезд.

Ласточкой пугливой пробегу,

Лебедью тебя я стану звать,

Чтоб не страшно было жениху

В голубом кружащемся снегу

Мертвую невесту поджидать.

Иль вправду кончена игра?

Где зимы те, когда я спать ложилась

В шестом часу утра?

Живу на диком берегу.

Ни праздного, ни ласкового слова

Уже промолвить не могу.

Степь трогательно зелена.

Сияет солнце. Лижет берег гладкий

Как будто теплая волна.

Бывала я, то о такой тиши

С невыразимым трепетом мечтала

И вот таким себе я представляла

Посмертное блуждание души.

Лежит во мне одно воспоминанье.

Я не могу и не хочу бороться:

Оно – веселье и оно – страданье.

В мои глаза, его увидит сразу.

Печальней и задумчивее станет

Внимающего скорбному рассказу.

Людей в предметы, не убив сознанья,

Чтоб вечно жили дивные печали.

Ты превращен в мое воспоминанье.

По лицу любимому скользнул,

И дремавший побледнел немного,

Но еще спокойнее уснул.

Теплота небесного луча.

Так давно губами я касалась

Милых губ и смуглого плеча.

В неутешном странствии моем,

Я к нему влетаю только песней

И ласкаюсь утренним лучом.

Это время блаженно дно,

Только сердцу прожить без обмана

Было Господом не дано.

Оттого и друзья мои,

Как вечерние грустные птицы,

О небывшей поют любви.

А тебе на хриплой гармонике играть,

Потерять бы ленту из тугой косы.

А тебе полтинник в сутки выручать,

Да смотреть на белую Божию сирень.

Мужа к милой провожу

И, довольного, усталого,

Спать ребенка уложу.

Трудно, трудно жить затворницей,

Да трудней веселой быть.

Как войду в нагорный храм,

Пятиглавый, белый, каменный,

По запомненным тропам.

Блуждал прозрачный ветер по горам

И озеро глубокое синело –

Крестителя нерукотворный храм.

А я уже молилась о второй, –

И вот сегодня снова жаркий вечер.

Как низко солнце стало над горой.

Мне каждый миг – торжественная весть.

Я знаю, что в тебе такая мука,

Что ты не можешь слова произнесть.

Как живое взглянуло окно.

Это место совсем незнакомо,

Пахнет гарью, и в поле темно.

Нерешительный месяц рассек,

Мы увидели: на гору, к лесу

Пробирался хромой человек.

Тройку сытых, веселых коней,

Постоит и опять ковыляет

Под тяжелою ношей своей.

Как он возле кибитки возник.

Словно звезды глаза голубели,

Освещая измученный лик.

Поднял руку со следами оков

И промолвил мне благостно-звонко

"Будет сын твой и жив и здоров!"

Кто их сказал – истратил слишком много.

Неистощима только синева

Небесная и милосердье Бога.

Анна Ахматова Белая стая

"Стихи о любви и стихи про любовь" – Любовная лирика русских поэтов & Антология русский поэзии. © Copyright Пётр Соловьёв